Снегирь, которого ты задушил в руке

«Тупые малолетки!», ворчал я, выходя из кафе. Нет, это же надо, нигде не скроешься от глупости.

- Ты пришёл сюда читать? - спросила та, что симпатичнее. На вид ей лет шестнадцать.

- Эй!

- Чего? – слегка раздражённо, я оторвался от книги.

- Ты пришёл в кафе читать?

- И выпить пива.

- А почему ты один? У тебя нет друзей?

- Есть. Что за вопросы ты задаёшь?

- Тогда почему ты сидишь один?

- Ты симпатичный. – о нет, на такое я не реагирую.

- Ты должен быть здесь с девушкой.

- Кому должен?

- Никому – протянула она и стушевалась.

Я уткнулся в книгу.

- А что ты читаешь?

Как же я ненавижу когда случается, что читаешь момент, пик обострения, который надо читать целиком, в котором вся мысль произведения, а тебя отвлекают.

- «Превращение»

- А кто написал?

- Его имя ты не оценишь.

- Почему это? – кому-то прищемили самомнение.

- Потому. - Почему бы не разозлить её в ответ?

- Почему? – с напором и явно задетым тоном.

- Потому.

Вы скажете, что обижать глупеньких девушек нехорошо? Да пошли вы.

- Почему?

Я пытаюсь читать дальше.

- А о чём она?

- Человек проснулся, однажды, тараканом.

- Как это?

- Вот так. - Перечитываю абзац уже пятый раз, проклятые дети!

- Что за чушь? Ты какой-то странный.

- Что ты молчишь? Ты странный!

- Хорошо.

- Нет, не хорошо!

- Как скажешь.

- Что ты со всем соглашаешься?

Видно, что она уже взвинчена, ну как же, весь мир ведь вращается вокруг неё, а тут растакой я.

Не стану врать, я получал удовольствие от слома её устоя. В своих сапожках, на шпильках, кожаной куртке и наращенных волосах, она ожидала от меня совсем иного. Несправедливо, однако, списать это на её возраст, подобные ей встречаются, правда чуть меньше, до тридцати, но, зато после тридцати пяти, таких тотальное большинство. Иногда говоришь с такой и не понимаешь, как она вообще выжила, с такими скудными знаниями и крохотным умишком? И, уж конечно, пресловутая «женская логика». Вот ей-то оправдывают абсолютно любую тупость. «Синие невидимки», ах ты ж, вершина интеллекта. Как ни восьмое марта, так повесится хочется, от выпячивания своей глупости у женщин, на самом ведь деле, считающих это проявлением ума, а повторение фразы, которая завязла в зубах так давно, что уже превратилась в окаменелость, это верх остроты и юмора.

Часто меня называют умным и необычным. Нет, я обычный читающий человек, это вы тупые и ограниченные. Вам не нравятся мои слова? Что ж, прошу, тогда, остановиться здесь и не продолжать, иначе я огорчу вас ещё сильнее.

Готовы? Я дописываю это предложение, ставлю точку, а вы, если считаете, что вышесказанное вас не оскорбляет, продолжите дальше, остальных же я попрошу остановиться и вот моя точка.

Вы остались? Прекрасно, я надеялся на вас. Продолжим.

- Ты странный! – говорит она.

- Ты как попугай. – говорю я.

- Это я попугай? – голос поднимается всё выше и выше. – Сам ты попугай! И читаешь всякое дерьмо!

- Как будто ты можешь судить об этом.

- Могу! Я могу судить! Ты читаешь дерьмо! – почему все думают, что подобное повторение задевает?

- Хорошо.

- Совсем не хорошо!

- Отвяжись от меня!

- Да нужен ты мне! Сидит тут, думает, что он самый умный!

- Так и есть.

- Ты не умный! Умные девушкам не грубят! Ты дурак и кретин!

- Хорошо.

- Совсем не хорошо! - всё не унимается.

Вот проклятье! Я всего-то хотел выпить пива и почитать. И что, что сейчас десять утра?

- Ты совсем идиот, с тобой заговаривает девушка, а ты вместо того, чтобы знакомится с ней, грубишь.

- Ты мне не интересна.

- Да ты просто идиот! – я поймал официанта и попросил рассчитать меня. – Дурак! Ты гей, что ли?

- Нет.

- Тогда почему я тебе не интересна?

- Глупые девушки меня не интересны.

Больше я её не слушал. Мне принесли чек.

Вышел из кафе, проклиная всё человечество за то, что оно не даст человеку побыть наедине с мёртвым писателем. Тупая девчонка! Впрочем, парни не умнее. Не стоит начинать сексистский бред, который я ненавижу. Люди, у которых в голове очень мало макарон, слишком сильно носятся со своим полом.

Я люблю женщин. Люблю красивых – за красоту, умных – за ум, умных и красивых – за красоту и ум. Некрасивых – за то, что часто они умны. Глупых и некрасивых за то, что у них бывают красивые или умные подруги. С красивыми я сплю, с умными мне интересней общаться. Умных меньше, чем красивых, а красивых меньше, чем некрасивых. При этом глупых больше, чем всех их вместе взятых. Что до парней, то, практически, все они узколобые и нелепые. Я не исключение.

Я решил найти ближайшую скамейку и дочитать рассказ.

Погода была чудной. Листья только начали опадать и кружились в воздухе. Солнце тратило последний жар и пока ещё можно было ходить без пальто. Самая та пора, чтобы читать в первый раз о Холли Голайтли, сидя утром на летней веранде кафе, под уже прохладными струйками голубой осени, запивая кофе своё похмелье или на скамейке, под деревом, листья которого иногда падают на голову.

- Эй, дружище! – улыбка во весь рот.

Ну чем я заслужил встретить тебя сегодня? Самый нудный из моих друзей, почему это именно ты? Почему мне никак не дадут дочитать?

- Пойдём выпьем?

Это мне поможет.

Ближайшее кафе, пиво и болтовня.

- Что ты читаешь?

- Кафку.

- Кафка – шмафка, что ты понял у него?

- Ничего, кроме боли. А что читаешь ты? – как будто мне не всё равно.

- «Бог ненавидит всех нас».

- По сериалу написанную? Ну ты и калоед.

- Отличная вещь.

- Читай лучше Буковски, с него вся эта чушь писалась.

- А кто это?

- Один непризнанный талант.

- Его печатают? Почему же непризнанный?

- Он на обочине.

Как же мне нудно, ты слишком претенциозен на свои скудные знания и неграмотный слог письма.

Поднимает трубку. Улыбается.

- Сейчас придёт С. – ну слава богу, я не подохну от скуки.

Вскоре, за нашим столиком сидела Она. Ей 35 и у неё есть проблески ума, хотя мне больше нравится с ней спать, чем общаться, но, порой, она меня удивляет. Она чмокает каждого в щёку и я мгновенно чувствую лёгкий озноб и шевеление плоти. В свои 35 она выглядит на 35, но очень свежа и упруга, где надо.

- Как дела, крошка? – стереотипно – обыденно – натянуто вступает зануда. Мне хочется ударить себя. Его глупая борьба за центр внимания, в присутствии третьих лиц, вначале забавляла меня.

Я выпадаю из разговора, выпиваю стакан и иду в туалет. Над самым унитазом висит зеркало и я вижу свой инструмент. Мне даже слегка неловко. Я опираюсь на стену. На моих часах 11.46. А я уже так пьян. Мама бы огорчилась, узнай она. Я закрываю глаза и струя бьёт в стену. Я обтираю кеды бумажным полотенцем , мою руки, смотрю в зеркало, улыбаюсь, выхожу. Оба смотрят на меня. Не к добру.

- Идём ко мне, кино посмотрим. – С. улыбается так, что не откажешь. Так я и знал. А как же моя книга?

- Ну, идём.

Зануда сразу расцветает.

- Умница!

Её квартира находится в центре, в старом доме, памятнике архитектуры. Она была известным ментором одарённых людей искусства. Как зануда попал в этот круг я не знаю, но он меня с ней познакомил, так что неизвестно ещё, что я сам делаю в этом кругу, я не играю, не пишу, не пою, только читаю и у меня большой хрен, думаю дело в этом.

Она сама предложила пожить у неё, когда я только переехал сюда и скитался по друзьям и друзьям друзей. Она не брала с меня плату, деньгами, по крайней мере. Она же устроила меня, через знакомых, в книжный магазин. Работа там оказалась сказкой, я только и делал, что прятался в самом углу, за стеллажами, где меня нельзя было заметить, если не подойти вплотную, но там стояли тома на латыни, поэтому, туда, разве что случайно, забредало три человека в неделю. К слову, там я познакомился с одной фанаткой латыни, с внешностью учительницы химии, очками с толстыми линзами, роскошными грудями, каплей лишнего веса и неистовым либидо, от которого я чуть не погиб там же, за стеллажами. Мои ноги тряслись ещё три дня после. Я как-то зашёл к ней в гости, мы пили и болтали об античном искусстве. Она как-то быстро напилась и потащила меня кровать, прямо посреди моего монолога, о представлении греками природы как живого существа, одновременно с этим божественным, на примере Урана и Геи. Я почувствовал себя таким использованным. Так происходило каждый раз, когда я заходил к ней. Поэтому я прекратил эти визиты.

Работая в книжном, я сэкономил солидную сумму, не покупая книги, а читая их прямо там. Как-то, умыкнув Керуака и валяясь в кровати, читал его перед работой. Он захватил меня настолько, что, когда позвонили с работы и спросили, собираюсь ли я у них появиться, я ответил, что как-раз читаю отличную книгу, так что сегодня я не приду.

Дома у С. Они с занудой сделали себе коктейли и включили фильм, на экране, во всю стену. Я же открыл бутылку пива и завалился на диван в тёмной гостиной. Сколько раз на этом диване мы с С. занимались приятными вещами. Сколько раз её тело блестело сотней алмазов в лунном свете, сливаясь и сливаясь с моим. Сколько раз я покрывал поцелуями её сочные груди, чувствительные. Сколько раз я умирал здесь, выплескивая в неё свой экстаз. Сколько криков и стонов хранят стены.

Я включил лампу и достал книгу. Надеюсь, теперь мне не будут мешать. Но не успел я прочесть и проклятых пяти страниц, как зануда подскочил к дивану и плюхнулся прямо на меня. Бутылка улетела в сторону, обдавая комнату пивными брызгами. Я схватил прыгуна, заломил ему руки, залез ему, сзади, в штаны, схватил за край трусов и со всей силы дёрнул. Зануда заорал напополам со смехом и скинул меня с дивана, пытаясь усесться сверху. Я скинул его, дотянулся до его лица и широко облизал его.

- Фу! – зашёлся тот, мгновенно перестав бороться и вытирая лицо.

Я отряхнулся и пошёл на кухню. Зануда зашёл за барную стойку.

- Ну что, ковбой, чего изволишь?

- Декадантовую зелень.

Он налил абсента в стакан, смочил в нём сахарный кубик, поджёг и держа на ложечке капал текущей карамелью в стакан. Потом плеснул чуть воды. Ледяной кипяток обжег мне пищевод и свернулся раскалённой змеёй в желудке.

- Боже! – Я еле хрипел.

С самого утра я ничего не ел и зелёная змея металась в желудке, вызывая тошноту.

По голове словно ударили молотом, я сразу окосел. Я полез в холодильник и наделал себе бутербродов, быстро их жуя и насыщая пламя в животе.

Зануда сделал себе то же, выпил и приготовил ещё по одной, обоим.

- Давай, за окном красная мельница, наш тёмный чердак, а ты падший поэт, прочти что-нибудь.

Он выключил свет и поджёг сахар. Стаканы пылали, кидая тени на лица.

Я перебрал в голове строки и прочёл:

«В зеленом хаосе - блик солнечный сокрыт
В переплетении ветвей и лепестков,
Тут поцелуй неуловимый спит
Соткав вокруг себя узор из снов.

Но вдруг, поймав случайный быстрый взгляд,
Фавн брызнет соком алого цветка,
Той бурой кровью запятнав наряд
Зелёный. И зажмёт рука

Осколки смеха. Он уж убежал,
Но смех его дрожит ещё в листве.
Его снегирь должно быть напугал,
Которого ты задушил в руке.»

- Как-то не мерзко. Где декаданс?

- Главное красота.

Мы выпили. На этот раз змея не кусалась.

Хлопнула дверь спальни и на кухню зашла заспанная Фрейя, в мужской клетчатой рубашке. Истинно это была Фрейя. Лицо её, той грубоватой красоты, что не нравится чванливым мажорам, ночующим по клубам, словно слегка необработанный горный камень, большая грудь, крепкие бёдра и несколько мелких косичек, в волосах. И нрав её был подобающий богине викингов. Не каждый был в состоянии выдержать шкуру Оттара, будучи с ней. Когда же она улыбалась, я видел, как прекраснейший цветок пробивается сквозь скалу. Истинно была она Фрейей. Я обожал её. К ней я чувствовал что-то, совсем не то, что к другим девушкам. Особую нежность. Даже при её характере и внешности, я чувствовал в ней трепетную девичесть нежного и хрупкого цветка. Моё обожание, это любование природой. Природа красива по разному, прекрасно и тонкое, и грубое. И так же прекрасно.

- Привет! – Её улыбка даёт мне воздух. Она протягивает руки и я крепко сжимаю её в своих руках.

Она чудесно пахнет, сном. Я крепче сжимаю её, на миг, прежде чем, нехотя, отпустить. Она милое божество, растрёпанная, с голыми ногами.

- Налить тебе? – поднял бутылку зануда.

- Я ещё не проснулась, для выпивки.

- Может поспишь ещё? Я бы был твоей грелкой.

Она не обращает внимания на его слова. Она пошла к С. шлёпая по полу. Я провожал её взглядом. Внутри у меня всё рвалось. Останься.

- Налей ещё. – змея не снимет камня с души, но слегка отвлечёт, удушая сознание.

- Почему ты ей не скажешь? – зануда всё понимал, он это видел.

- Мне нечего ей дать. Ей нужен способный быть с ней, сильный. Я не думаю, что такой. Если скажу ей и окажется, что я прав, я её потеряю. Лучше с ней далеко, чем без неё вовсе. Может её нынешний парень таков. Видел его? Здоровенный, сильный, настоящий таурен.

Я открыл ещё бутылку пива. Встал у окна. Небо ещё не отдаёт холодом. Листья плавали в луже. Ах, Фрейя, хотел бы я уметь рисовать стихами, ты была бы моей музой. Я бы написал тысячи стихов о тебе.

На кухню вернулись С. и Фрейя, о, мой палач. Она подошла сзади, обволокла меня руками и прижалась к спине. Я кладу руки на руки Фрейи и стараюсь почувствовать её спиной. Внутри я сгораю.

Раздался звонок и пришли парень с девушкой, которых я не знал. Они трепались с С., а мы сидели на кухне и обсуждали литературу. Вскоре незнакомый парень подсел к нам за стол и слушал, не влезая в разговор. Мы обсуждали Уальда, когда он сказал :

- Уальд же был геем, я смотрел про него фильм.

Мне почему-то стало очень обидно за Оскара. Я подумал – Для этого достаточно было прочесть его книги. И, перегнувшись через стол, изо всех сил заехал ему по зубам. Тот упал со стула, вскочил и бросился на меня. Нас сразу же разняли, но разбить губу он мне всё же успел. В комнату влетела С.

- Никаких драк в моём доме!

Она вышвырнула меня за дверь. Теперь можно и почитать. Я решил сделать это в ближайшем кафе, но ближайшим был Старбакс и я поплёлся дальше. Находиться в нём и слышать пустой трёп молокососов, в растянутых свитерах, о искусстве, книгах и прочем, в которых они не разбираются, я не хотел. Ей-богу, прошлая волна была не такой пустой. Чёрно-розовые дети, с чёлками, хоть в музыке разбирались.

Губа слегка опухла, внутри появилась очень неприятная язвочка. Зато настроение у меня было просто отличное. Ничего, я тыл его коленом почешу ещё. Нет ничего лучше, чем набить кому-нибудь рожу, из-за классика. Уж Маяковский бы меня понял, с его-то внешностью. И надо было видеть лицо С., когда она выставляла меня. В глазах у неё не было гнева или раздражения. Она всего лишь показала, кто в доме хозяин. А глаза её блестели от возбуждения. В другой ситуации, она скорее бы бросила меня на диван и кинулась бы следом. Поправив воротник пиджака, я усмехнулся, закатал рукава и пошёл, довольный собой. День был определённо чудесным. Девушки ещё не начали прятать ноги и я любовался ими всласть. Листья срывались с деревьев. Жёлтые слёзы Осени. Самое лиричное время года. А почему? Краски ли, наполняющие мир? Смерть ли, увядающей природы? Мои мысли вернулись к Фрейе. Боль разливалась, по груди, лирической истомой. Лирика природы усиливала чувства и слёзы подступили к горлу, а глаза слегка саднили. Фрейя, что же ты сделала со мной? Я достал телефон и написал ей – «Безумно рад был увидеться сегодня». Ответа не было.

Жёлтые листья. Самое время для чтения Капоте. Он врубался в красоту.

Я заглянул сквозь витрину очередного кафе. Внутри было симпатично и я вошёл. Заказал чёрного чаю и французских крекеров, с сыром. Только углубился в чтение, как зазвонил телефон. Проклятье! Ненавижу людей и телефоны!

- Привет, солнце! Что делаешь?

- В кафе сижу, читаю.

- В каком кафе?

- В том, что возле С.

- Ой, а я у С.! Жди, скоро буду! – ну вот, опять.

Этот день проклят. У меня выходной, но меня не оставят в покое.

И вот, она, летит. Всегда неотразимая. С копной волос и выбритыми висками. Высокая, чуть ниже меня. Поцелуй, объятие, «приветкакдела?». Сразу она заказала два куска вишнёвого пирога, сразу их съела и тут же заказала ещё.

Мы говорили о книгах, писателях. На улице темнело и моё настроение становилось всё мрачнее.

- Ты чего не в духе? – она терзала вилкой уже пятый кусок.

- Сколько ты их можешь есть? Ты же хочешь похудеть. – Хотя куда дальше? Она уже была худой. Хотя, её круглый нос наводил меня на мысль, что когда-нибудь она будет весьма упитанной.

- Хочу похудеть, но когда вижу пирог, думаю только о том, какой он вкусный.

Я взял ещё пива. После пирога вкус у него был просто кошмарным. Настроение моё всё хуже. Мы покинули кафе и отправились ко мне.

- Почему ты ничего не сказал о моей новой причёске? – не удержалась обжора.

- Да я даже и не заметил, что в ней что-то изменилось.

Ну покрасила слегка темнее и подбрила. Люди правда считают, что такие вещи изменяют в один момент их внешность? Хочешь сделать комплимент, скажи о причёске. Проклятье какое-то! Иногда смотришь на человека, вначале видишь нечто невообразимое, на голове, например кошмарные, бесформенные начёсы, опускаешь взгляд, а ниже приплюснутое, размазанное лицо, с символическим макияжем, хлопьями грима, словно отваливающейся штукатуркой, и дряблой кожей, и думаешь – «О, боже! Лучше бы ты позаботилась об этом.»

Разве кому-то вообще есть дело, до того, как выглядит другой человек, если он не использует это для себя, как используют любовники, красуясь друг другом перед остальными, как трофеем. Разве есть дело кому-то до того, что говорит другой? Как говорил один мой друг, - «Нам не интересно слушать другого, наш разговор, это просто ожидание своей очереди сказать».

- Подлец! – Засмеялась она и ототвесила мне подзатыльник.

Солнце садилось, где-то за городом его ещё было видно, но внутри были лишь красные отсветы на верхушках домов. Огромное синее небо уже казалось холодным, словно зима придёт уже завтра. Обжора, вечно страдающая, из-за своего стиля одеваться, в холодную погоду, начала замерзать и я накинул свой пиджак ей на плечи. Я тут же начал замерзать и сам, и мы решили проехать две остановки на трамвае. Есть очарование ехать в трамвае, по безлюдным улицам. Приехав в мою крохотную квартирку, мы залезли под плед, с голыми ногами и смотрели кино, заливаясь пивом. На самой его середине, рука обжоры залезла мне в трусы. Ей голое тело блестело в полутьме, освещаемое светом экрана и было прекрасно. Тонкое и гибкое, полное сил, оно не отпускало меня несколько часов. Волосы ниспадали на лицо и тени рождали тысячи лиц. Они сменялись при каждом движении головы и падении света. Она сидела на мне и впивалась ногтями мне в грудь. В конце она рухнула на неё, пытаясь отдышаться. Вскоре она затихла и заснула, вместе со мной.

Я проснулся от звонка в дверь. Обжора уже накинула мою футболку и пошла открывать. Я влез в джинсы и поспешил к дверям. Я остолбенел, а в груди моей спёрло. В дверях стояла Фрейя и смотрела на меня. Я начал задыхаться. Я чувствовал, как все мои внутренности рвутся и лопаются, в красной вспышке боли. Сердце взорвалось и оглушило меня. Я знал, что умираю. Фрейя смотрела на меня. У меня же не было даже слова для неё. Она ушла, не сказав ни слова. Я обмяк и осел там же. Меня всего трясло. Обжора присела рядом и прижала меня к груди. Потом оделась, поцеловала меня и ушла. Она знала меня.

Я сидел, словно мёртвый внутри. Она пришла ко мне и ушла. Все слова и чувства мои, были похоронены, мною же. Я представлял её губы, глаза, ноги, то как она обняла меня сегодня. Я был опустошён.

Через время я взял себя в руки। Я заварил чаю и сел дочитывать «Превращение». Уйдя в книгу, я успокоился и, дочитав её, вышел на балкон, освежиться и выпить чаю. После, лёжа в кровати, я думал. К чему думать и переживать о будущем, если завтра ты можешь проснуться тараканом? К чему бояться отказов? Я улыбнулся. Наконец-то этот день закончился.